Истоки декоративно-прикладного творчества Елены Есиной (Москва)
I.
Можно ли оживить безжизненный мрамор, возможно ли запечатлеть, воплотить в пустой меди простое благородство и величие человеческого духа? Как вдохнуть в отстраненное серебро, в похожие на миниатюрные граммофонные трубы, раковины, противоречивость человеческой души и всепожирающий огонь любовной страсти?
Немало лет посвятила декоративно-прикладному творчеству московская художница Елена Владимировна Есина, прежде чем научилась дарить вторую жизнь, статус произведений искусства самым тяжелым, «норовистым» материалам, из которых путем пресловутого неторопливого роденовского «отсечения лишнего» и методом глубокой рельефной резьбы (иногда – еще и чернения), и создает она свои творения.
Всмотримся в эти небольшие, но выразительные амулеты и камеи, подвески и рельефы, кулоны и медальоны…
Даже при самом первом взгляде на них становится очевидным, что автор определенно тяготеет к художественным образцам античного мира и что в этом смысле, Е.Есина – художник, безусловно, «ренессансный», «возрожденческий».
Попытка воплощения идеи высвобождения человека из-под власти потусторонних или земных политических сил, в конкретном историческом контексте предпринята автором в медальоне «Александр Македонский» (серебро, 4Х4см, глубокая резьба по меди, чернение, 1993):
…Кажется только что, вот-вот, услышал от александрийских жрецов роковое предсказание относительно своей скорой гибели бессмертный Александр Македонский. И словно бы «выстрелил», стал еще острее и без того кинжальный выступ подбородка, и предательски повлажнели глубоко посаженные глаза великого воина всех времен и народов, в застывшем движении вскинутой ввысь головы застыло обращение к небу, растерянность, почти оглушенность. Олицетворение деспотической власти над земным, внезапно осознавшее ничтожность свою перед иным, неведомым, перед другой, Высшей Силой…
Гармония телесного и духовного, утверждение сил разумности реализуются художницей не в форме прямолинейных, «лобовых» построений, а в «зашифрованном», символическом виде. Аллегорическое воплощение животворящей силы материнства и плодородия, незыблемости и преемственности жизненного огня, передающегося от поколения к поколению, философски осмысленное и житейски достоверное (подвеска «Анахата», медь, 11,5Х12 см, гравировка, глубокая резьба по меди, 1999). Ритуальное изображение сердечной чакры в виде цветка лотоса, состоящего из двенадцати лепестков, на каждом из которых - воспроизведение древнейших богинь разных религий от язычества до христианства, воплощающих единый, обобщенный образ Богини-матери. Идейный и смысловой центр композиции – медальон из нефрита насыщенно-зеленого цвета в центральном круге, символизирующий преклонения перед Женщиной-Матерью.
Вселенскому хаосу и тьме, смуте и обману в работах Елены Владимировны искусно противостоит свет, свет любви и долга, свет верности своим идеалам:
…Еще в те времена, когда ведийские боги и асуры пахтали океан, появилась из него, всплыв из первозданных вод на цветке лотоса прекрасная Лакшми, будущая супруга Вишну. Всплыла, чтобы на веки вечные олицетворять вместе со своим божественным мужем основные начала стихии и бытия. Чтобы долгие века и эпохи освещать во мгле грешным и незадачливым людям извилистый путь к счастью, такому близкому и невозможному, такому доступному и такому недостижимому, как аромат и свежесть цветущего Лотоса (подвеска «Лакшми», мельхиор – 5,5Х3см, 1993).
Несмотря на свое высокое (или даже Божественное) происхождение герои произведений московской художницы, по сути своей, мятущиеся земные люди, пытающиеся найти себя и свое место в непростом мире человеческих взаимоотношений:
…Великая богиня Гера вселила в Диониса, сына Зевса и дочери фиванского царя Кадма Семелы, безумие виноградной лозы, дабы он, далее, на всем своем экстатическом жизненном пути, сам разжигал в окружающих его людях неудержимое вакхическое буйство, освобождая последних от мирских забот, срывая с них путы размеренного. Дионисийская чувственная тяга, волнующее побуждение, как начальный импульс эстетического любования в платоновском ее понимании, в противопоставлении стройной последовательной духовной организации творческого процесса (согласно закону мимесиса Аристотеля), хаос, как вызов гармонии, культ интуитивного, низкого провидения, случайного хмельного озарения, как антитезы медитативной сосредоточенности, одиночеству, тишине, соединению чувствительности и созерцательности (рельеф «Дионис», мрамор, 12Х4,5см, 1997).
II.
Почему современный автор столь «не современен»? Отчего черпает он вдохновение в далеком и несуществующем, зачем ему так холодно и неуютно в своем, Богом отпущенном времени? Не оттого ли, что это самое «его время», и вовсе никакое не время, а самое что ни есть настоящее безвременье? Или это происходит потому, что никакое «нормальное» сознание «нормального» человека не в состоянии сколько-нибудь долго выносить повседневных сюрреалистических реалий нынешнего «переходного» Апокалипсиса: рек крови, обрушивающихся каждодневно с экранов телевизоров, кубокилометров цинизма, пошлости и порнографии, образующих суть и смысл сочинений нынешних «классиков» русской литературы (читай В.Сорокина и иже с ним), бессмысленно-безОбразных «мазилок» художников-поставангардистов. Поделок массовой культуры, предлагающей, навязывающей своему нетребовательному потребителю китчевые романы, «бандитские» фильмы, дебильные комиксы, низкопробные шлягеры, в основе которых - жестокость, секс, насилие и уголовщина. Пустота содержания которой маскируется аттракционностью, повышенной событийностью, шоковыми моментами, создавая тем самым призрачную иллюзию, видимость житейской достоверности и злободневности… Разве не естественно стремление человека, живущего в перевернутом, поставленном с ног на голову мире, вернуться в свое привычное состояние, реализуемое им психологически, как возврат в лучшие, «еще в те» времена? И что удивительного в том, что в ходе выбора подходящей нравственной «ниши», при анализе вариантов «отступного маневра», духовного бегства от действительности внимание художницы привлекла такая близкая ей по духу и такая отдаленная от всех нас эпоха Возрождения с ее возвышенно-благородным утверждением силы, разумности, красоты, свободы личности, единства человека и природы, гармонии телесного и духовного?
III.
Но вынести приговор действительности мало. Необходимо ответить еще, как минимум, на простой вопрос: «Что делать?». «Что делать?» - это, прежде всего проблема поиска. Достоевский искал русского Христа, Лесков – праведника, Лев Толстой искал идею, способную перевернуть сознание народа.
Возможно, поиски выхода из тупика привели Елену Владимировну Есину к осознанию необходимости возрождения истоков, ренессанса христианских отношений, возврата в лоно вечных заветов, корней и истин. Чем же еще можно объяснить столь пристальный интерес художницы, в частности, к истории Древней Руси, перипетиям ее языческого прошлого и православного становления?
На контрасте языческой мстительности и христианского человеколюбия, варварской вседозволенности и милосердного сострадания к ближнему построена самая может быть, лучшая на сегодняшний день работа Е.Есиной – «Княгиня Ольга» (двойной рельеф-камея, двухцветная раковина, 3Х4см, серебряная окантовка, 1995), дважды изображающая «матерь русского христианства» - княгиню Ольгу:
В первой, «языческой» ипостаси, героиня русского эпоса запечатлена с голубем в руках, на фоне древнего города Искоростеня, где предательски убит муж ее, князь Игорь. И вот мстительная варяжка выпускает в город птиц, к хвостам которых привязаны горящие труты, дабы предать город ненавистных мужеубийц огню. На другой, обратной, «белой» стороне раковины – молящаяся, смиренная, озаренная светом любви ко всему живому, новообращенная христианка Ольга, в крещении Елена.
Диалектику произошедшего, чудо духовного Преображения, пропасть между многобожием и христианством, подчеркивает удивительное художественное решение, подсказанное художнице самой природой избранного материала: если посмотреть камею «на просвет», в проходящих лучах солнца – внутреннее, розовое свечение раковины создает почти мистическое ощущение движущихся, всепожирающих языков пламени.
Нерушимую, неподвластную временам связь Руси, России с христианством, с выбранной предками верой и веру в правильность этого выбора символизирует собой копия Иконы Владимирской Богоматери («Владимирская Богоматерь», иконка, серебро – 4,5Х3 см, 1995). Древнее церковное предание свидетельствует, что Евангелист Лука, «потакая благочестивому желанию первенствующих христиан», изобразил кистью на доске лик Пресвятые Богородицы, носящей на руках Своих Предвечного Младенца Господа нашего Иисуса Христа, потом написал еще две подобные иконы. Одна из них, волею обстоятельств, много пережив и немало испытав, вот уже много столетий служит Руси, с 1160 года называясь Чудотворной Иконой Богоматери, именуемой Владимирской. В послужном списке этой величайшей «Заступницы Земли Русской» участие в отражении от Москвы Тамерлана (1395), Едигея (1408), ногайского царевича Мазовши (1451), ногайского хана Седи-Ахмета (1459), хана Золотой Орды Ахмата (1480), полчищ крымских, ногайских и татарских татар, предводимых царем казанским Махматом (1521), войск крымского хана Сафа-Гирея (1541) и многих других…
Первое смутное ощущение нравственного мужества, начальный проблеск духовного пробуждения русского народа неразрывно связаны в нашем сознании с именем Преподобного Сергия Радонежского («Сергий Радонежский», раковина, 2Х4см, горильеф, 1997). Великий Сергий родился в те времена, когда во всех русских еще было живо ощущение ужаса, связанного с татаро-монгольским разгромом Земли Русской, постоянно подновляемое новыми и новыми местными нашествиями басурман. Ужас этот передавался от отцов к детям, а от тех – к детям детей. По свидетельствам историков, «…уныние и нравственное запустение в тот период царили повсеместно: мать пугала непокойного ребенка татарином, взрослые, услышав это страшное слово – бежали, сломя голову, куда глаза глядят…». К исходу четырнадцатого века возникла реальная опасность превращения этого панического, деморализующего страха, этой несусветной робости в национальную черту характера, что, в конечном счете, могло привести к ликвидации, самоуничтожению большого европейского народа, как это бывало в истории уже не раз. Казалось, что зажатым между Литвой и Ордой, отсеченным от плодородного Юга, русичам было предуготовано униженное, рабское существование в глухих финно-угорских снегах… Однако отличительной способностью всякой великой нации является способность ее подниматься после страшных испытаний с колен в урочный час, собрав все свои силы, и воплотить мечты и чаяния о лучшей, достойной жизни в одном или нескольких людях, которые и выведут затем остальных на временно покинутую столбовую дорогу цивилизации. Такими великими мужами и стали митрополит Алексий, Стефан Пермский и Сергий Радонежский… «Таких людей была капля в море православного русского населения. Но ведь и в тесто немного нужно добавить вещества, вызывающего в нем живительное брожение» (В.Ключевский). Каждый из них делал свою особую часть. Личный долг перед униженным, раздавленным, потерявшим веру в себя, народом двигал ими в холод и зной, в Москве и Радонеже. Подвижникам удалось вселить в отчаявшихся - мужество, в разуверившихся – уверенность, в дрогнувших – веру. В 1380 году, благословляя русское ополчение на Куликовский подвиг, Сергий Радонежский сказал: «Идите на безбожников смело, без колебания и победите…».
IV.
Известно, что декоративно-прикладное искусство, занимающее промежуточное положение между искусством и дизайном, родственно монументальному искусству, для которого, в свою очередь, характерен пластический синтез стилей барокко, рококо и классицизма.
Несмотря на то, что в архитектуре барокко и впрямь декоративное начало берет верх над конструктивным, только очень и очень тенденциозный читатель сможет найти в работах г.Есиной барочные начала и основания, свидетельствующие о крушении идей гармонии мира и безграничных возможностях человека. Об этом же, косвенно, свидетельствует отсутствие в художественных опытах Елены Владимировны асимметрии, господствующей восходящей линии, усложненности композиции, неясного членения пространства, многофигурных композиций, соседства жизнеутверждающего начала с аскетизмом, нарочито грубого – с изысканным.
Не просматриваются, на мой взгляд, в творчестве даровитой москвички и элементы стиля рококо, когда-то выразившего свойственные французской аристократии восемнадцатого века гедонистические настроения, тяготение к бегству от действительности в мир театрализованной игры, и культивирующего сложнейшие резные и лепные узоры, завитки, разорванные катуши, маски-головки амуров…
Мировоззренческими основаниями декоративно-прикладного творчества искусной резчицы по камню и металлу являются, на мой взгляд, четкая ориентация на образцы античного искусства: перенесение тематики сюжетов, персонажей, ситуаций из арсенала античной классики, как нормы и художественно-эстетического идеала, а также попытки наполнить их новым содержанием. Установка на ясность, внятность содержания, демократический и реалистический характер отражения объективного мира, утверждение человека и природы центром мироздания, лаконичность и концентрированность изображения позволяют Елене Владимировне, даже при условии использования традиционных, прочно обжитых искусством методов и приемов, добиваться широкого охвата действительности и делают художницу современным мастером, способным, пускай и в опосредованной форме, выразить и передать основные тенденции современности.
Но, говоря о достоинствах и творческих удачах Е.В.Есиной, нельзя не заметить наметившийся, в некоторых ее работах разрыв между идеальным и материальным, зазор между желаемым и действительным, «ножницы» между красотой и пользой, между духовной и физической жизнью личности. Идеи абстрактного, не учитывающего всей сложности противоречивой человеческой натуры, возрожденческого гуманизма, как это уже продемонстрировал весь ход исторического развития человечества, на деле показали свою идеалистическую несостоятельность. Возможно, именно это обстоятельство и накладывает на добротные, искренние, честные художественные опыты москвички едва заметный налет утопичности и наивного самообмана.
Вернется ли когда-нибудь из своего античного классического далека к нам, на нашу грешную землю, пораженную грибком масс культуры, художник, прошедший достойную выставочную школу (Дюссельдорф, 1994, Москва, 2000), поставщик частных коллекций США, Голландии, Марокко и т.д.? Получит ли должное признание когда-нибудь каторжница, денно и нощно прикованная кандалами своего «легкого» резца к благословенному мрамору и кости, меди и серебру, раковине и мельхиору?
I.
Можно ли оживить безжизненный мрамор, возможно ли запечатлеть, воплотить в пустой меди простое благородство и величие человеческого духа? Как вдохнуть в отстраненное серебро, в похожие на миниатюрные граммофонные трубы, раковины, противоречивость человеческой души и всепожирающий огонь любовной страсти?
Немало лет посвятила декоративно-прикладному творчеству московская художница Елена Владимировна Есина, прежде чем научилась дарить вторую жизнь, статус произведений искусства самым тяжелым, «норовистым» материалам, из которых путем пресловутого неторопливого роденовского «отсечения лишнего» и методом глубокой рельефной резьбы (иногда – еще и чернения), и создает она свои творения.
Всмотримся в эти небольшие, но выразительные амулеты и камеи, подвески и рельефы, кулоны и медальоны…
Даже при самом первом взгляде на них становится очевидным, что автор определенно тяготеет к художественным образцам античного мира и что в этом смысле, Е.Есина – художник, безусловно, «ренессансный», «возрожденческий».
Попытка воплощения идеи высвобождения человека из-под власти потусторонних или земных политических сил, в конкретном историческом контексте предпринята автором в медальоне «Александр Македонский» (серебро, 4Х4см, глубокая резьба по меди, чернение, 1993):
…Кажется только что, вот-вот, услышал от александрийских жрецов роковое предсказание относительно своей скорой гибели бессмертный Александр Македонский. И словно бы «выстрелил», стал еще острее и без того кинжальный выступ подбородка, и предательски повлажнели глубоко посаженные глаза великого воина всех времен и народов, в застывшем движении вскинутой ввысь головы застыло обращение к небу, растерянность, почти оглушенность. Олицетворение деспотической власти над земным, внезапно осознавшее ничтожность свою перед иным, неведомым, перед другой, Высшей Силой…
Гармония телесного и духовного, утверждение сил разумности реализуются художницей не в форме прямолинейных, «лобовых» построений, а в «зашифрованном», символическом виде. Аллегорическое воплощение животворящей силы материнства и плодородия, незыблемости и преемственности жизненного огня, передающегося от поколения к поколению, философски осмысленное и житейски достоверное (подвеска «Анахата», медь, 11,5Х12 см, гравировка, глубокая резьба по меди, 1999). Ритуальное изображение сердечной чакры в виде цветка лотоса, состоящего из двенадцати лепестков, на каждом из которых - воспроизведение древнейших богинь разных религий от язычества до христианства, воплощающих единый, обобщенный образ Богини-матери. Идейный и смысловой центр композиции – медальон из нефрита насыщенно-зеленого цвета в центральном круге, символизирующий преклонения перед Женщиной-Матерью.
Вселенскому хаосу и тьме, смуте и обману в работах Елены Владимировны искусно противостоит свет, свет любви и долга, свет верности своим идеалам:
…Еще в те времена, когда ведийские боги и асуры пахтали океан, появилась из него, всплыв из первозданных вод на цветке лотоса прекрасная Лакшми, будущая супруга Вишну. Всплыла, чтобы на веки вечные олицетворять вместе со своим божественным мужем основные начала стихии и бытия. Чтобы долгие века и эпохи освещать во мгле грешным и незадачливым людям извилистый путь к счастью, такому близкому и невозможному, такому доступному и такому недостижимому, как аромат и свежесть цветущего Лотоса (подвеска «Лакшми», мельхиор – 5,5Х3см, 1993).
Несмотря на свое высокое (или даже Божественное) происхождение герои произведений московской художницы, по сути своей, мятущиеся земные люди, пытающиеся найти себя и свое место в непростом мире человеческих взаимоотношений:
…Великая богиня Гера вселила в Диониса, сына Зевса и дочери фиванского царя Кадма Семелы, безумие виноградной лозы, дабы он, далее, на всем своем экстатическом жизненном пути, сам разжигал в окружающих его людях неудержимое вакхическое буйство, освобождая последних от мирских забот, срывая с них путы размеренного. Дионисийская чувственная тяга, волнующее побуждение, как начальный импульс эстетического любования в платоновском ее понимании, в противопоставлении стройной последовательной духовной организации творческого процесса (согласно закону мимесиса Аристотеля), хаос, как вызов гармонии, культ интуитивного, низкого провидения, случайного хмельного озарения, как антитезы медитативной сосредоточенности, одиночеству, тишине, соединению чувствительности и созерцательности (рельеф «Дионис», мрамор, 12Х4,5см, 1997).
II.
Почему современный автор столь «не современен»? Отчего черпает он вдохновение в далеком и несуществующем, зачем ему так холодно и неуютно в своем, Богом отпущенном времени? Не оттого ли, что это самое «его время», и вовсе никакое не время, а самое что ни есть настоящее безвременье? Или это происходит потому, что никакое «нормальное» сознание «нормального» человека не в состоянии сколько-нибудь долго выносить повседневных сюрреалистических реалий нынешнего «переходного» Апокалипсиса: рек крови, обрушивающихся каждодневно с экранов телевизоров, кубокилометров цинизма, пошлости и порнографии, образующих суть и смысл сочинений нынешних «классиков» русской литературы (читай В.Сорокина и иже с ним), бессмысленно-безОбразных «мазилок» художников-поставангардистов. Поделок массовой культуры, предлагающей, навязывающей своему нетребовательному потребителю китчевые романы, «бандитские» фильмы, дебильные комиксы, низкопробные шлягеры, в основе которых - жестокость, секс, насилие и уголовщина. Пустота содержания которой маскируется аттракционностью, повышенной событийностью, шоковыми моментами, создавая тем самым призрачную иллюзию, видимость житейской достоверности и злободневности… Разве не естественно стремление человека, живущего в перевернутом, поставленном с ног на голову мире, вернуться в свое привычное состояние, реализуемое им психологически, как возврат в лучшие, «еще в те» времена? И что удивительного в том, что в ходе выбора подходящей нравственной «ниши», при анализе вариантов «отступного маневра», духовного бегства от действительности внимание художницы привлекла такая близкая ей по духу и такая отдаленная от всех нас эпоха Возрождения с ее возвышенно-благородным утверждением силы, разумности, красоты, свободы личности, единства человека и природы, гармонии телесного и духовного?
III.
Но вынести приговор действительности мало. Необходимо ответить еще, как минимум, на простой вопрос: «Что делать?». «Что делать?» - это, прежде всего проблема поиска. Достоевский искал русского Христа, Лесков – праведника, Лев Толстой искал идею, способную перевернуть сознание народа.
Возможно, поиски выхода из тупика привели Елену Владимировну Есину к осознанию необходимости возрождения истоков, ренессанса христианских отношений, возврата в лоно вечных заветов, корней и истин. Чем же еще можно объяснить столь пристальный интерес художницы, в частности, к истории Древней Руси, перипетиям ее языческого прошлого и православного становления?
На контрасте языческой мстительности и христианского человеколюбия, варварской вседозволенности и милосердного сострадания к ближнему построена самая может быть, лучшая на сегодняшний день работа Е.Есиной – «Княгиня Ольга» (двойной рельеф-камея, двухцветная раковина, 3Х4см, серебряная окантовка, 1995), дважды изображающая «матерь русского христианства» - княгиню Ольгу:
В первой, «языческой» ипостаси, героиня русского эпоса запечатлена с голубем в руках, на фоне древнего города Искоростеня, где предательски убит муж ее, князь Игорь. И вот мстительная варяжка выпускает в город птиц, к хвостам которых привязаны горящие труты, дабы предать город ненавистных мужеубийц огню. На другой, обратной, «белой» стороне раковины – молящаяся, смиренная, озаренная светом любви ко всему живому, новообращенная христианка Ольга, в крещении Елена.
Диалектику произошедшего, чудо духовного Преображения, пропасть между многобожием и христианством, подчеркивает удивительное художественное решение, подсказанное художнице самой природой избранного материала: если посмотреть камею «на просвет», в проходящих лучах солнца – внутреннее, розовое свечение раковины создает почти мистическое ощущение движущихся, всепожирающих языков пламени.
Нерушимую, неподвластную временам связь Руси, России с христианством, с выбранной предками верой и веру в правильность этого выбора символизирует собой копия Иконы Владимирской Богоматери («Владимирская Богоматерь», иконка, серебро – 4,5Х3 см, 1995). Древнее церковное предание свидетельствует, что Евангелист Лука, «потакая благочестивому желанию первенствующих христиан», изобразил кистью на доске лик Пресвятые Богородицы, носящей на руках Своих Предвечного Младенца Господа нашего Иисуса Христа, потом написал еще две подобные иконы. Одна из них, волею обстоятельств, много пережив и немало испытав, вот уже много столетий служит Руси, с 1160 года называясь Чудотворной Иконой Богоматери, именуемой Владимирской. В послужном списке этой величайшей «Заступницы Земли Русской» участие в отражении от Москвы Тамерлана (1395), Едигея (1408), ногайского царевича Мазовши (1451), ногайского хана Седи-Ахмета (1459), хана Золотой Орды Ахмата (1480), полчищ крымских, ногайских и татарских татар, предводимых царем казанским Махматом (1521), войск крымского хана Сафа-Гирея (1541) и многих других…
Первое смутное ощущение нравственного мужества, начальный проблеск духовного пробуждения русского народа неразрывно связаны в нашем сознании с именем Преподобного Сергия Радонежского («Сергий Радонежский», раковина, 2Х4см, горильеф, 1997). Великий Сергий родился в те времена, когда во всех русских еще было живо ощущение ужаса, связанного с татаро-монгольским разгромом Земли Русской, постоянно подновляемое новыми и новыми местными нашествиями басурман. Ужас этот передавался от отцов к детям, а от тех – к детям детей. По свидетельствам историков, «…уныние и нравственное запустение в тот период царили повсеместно: мать пугала непокойного ребенка татарином, взрослые, услышав это страшное слово – бежали, сломя голову, куда глаза глядят…». К исходу четырнадцатого века возникла реальная опасность превращения этого панического, деморализующего страха, этой несусветной робости в национальную черту характера, что, в конечном счете, могло привести к ликвидации, самоуничтожению большого европейского народа, как это бывало в истории уже не раз. Казалось, что зажатым между Литвой и Ордой, отсеченным от плодородного Юга, русичам было предуготовано униженное, рабское существование в глухих финно-угорских снегах… Однако отличительной способностью всякой великой нации является способность ее подниматься после страшных испытаний с колен в урочный час, собрав все свои силы, и воплотить мечты и чаяния о лучшей, достойной жизни в одном или нескольких людях, которые и выведут затем остальных на временно покинутую столбовую дорогу цивилизации. Такими великими мужами и стали митрополит Алексий, Стефан Пермский и Сергий Радонежский… «Таких людей была капля в море православного русского населения. Но ведь и в тесто немного нужно добавить вещества, вызывающего в нем живительное брожение» (В.Ключевский). Каждый из них делал свою особую часть. Личный долг перед униженным, раздавленным, потерявшим веру в себя, народом двигал ими в холод и зной, в Москве и Радонеже. Подвижникам удалось вселить в отчаявшихся - мужество, в разуверившихся – уверенность, в дрогнувших – веру. В 1380 году, благословляя русское ополчение на Куликовский подвиг, Сергий Радонежский сказал: «Идите на безбожников смело, без колебания и победите…».
IV.
Известно, что декоративно-прикладное искусство, занимающее промежуточное положение между искусством и дизайном, родственно монументальному искусству, для которого, в свою очередь, характерен пластический синтез стилей барокко, рококо и классицизма.
Несмотря на то, что в архитектуре барокко и впрямь декоративное начало берет верх над конструктивным, только очень и очень тенденциозный читатель сможет найти в работах г.Есиной барочные начала и основания, свидетельствующие о крушении идей гармонии мира и безграничных возможностях человека. Об этом же, косвенно, свидетельствует отсутствие в художественных опытах Елены Владимировны асимметрии, господствующей восходящей линии, усложненности композиции, неясного членения пространства, многофигурных композиций, соседства жизнеутверждающего начала с аскетизмом, нарочито грубого – с изысканным.
Не просматриваются, на мой взгляд, в творчестве даровитой москвички и элементы стиля рококо, когда-то выразившего свойственные французской аристократии восемнадцатого века гедонистические настроения, тяготение к бегству от действительности в мир театрализованной игры, и культивирующего сложнейшие резные и лепные узоры, завитки, разорванные катуши, маски-головки амуров…
Мировоззренческими основаниями декоративно-прикладного творчества искусной резчицы по камню и металлу являются, на мой взгляд, четкая ориентация на образцы античного искусства: перенесение тематики сюжетов, персонажей, ситуаций из арсенала античной классики, как нормы и художественно-эстетического идеала, а также попытки наполнить их новым содержанием. Установка на ясность, внятность содержания, демократический и реалистический характер отражения объективного мира, утверждение человека и природы центром мироздания, лаконичность и концентрированность изображения позволяют Елене Владимировне, даже при условии использования традиционных, прочно обжитых искусством методов и приемов, добиваться широкого охвата действительности и делают художницу современным мастером, способным, пускай и в опосредованной форме, выразить и передать основные тенденции современности.
Но, говоря о достоинствах и творческих удачах Е.В.Есиной, нельзя не заметить наметившийся, в некоторых ее работах разрыв между идеальным и материальным, зазор между желаемым и действительным, «ножницы» между красотой и пользой, между духовной и физической жизнью личности. Идеи абстрактного, не учитывающего всей сложности противоречивой человеческой натуры, возрожденческого гуманизма, как это уже продемонстрировал весь ход исторического развития человечества, на деле показали свою идеалистическую несостоятельность. Возможно, именно это обстоятельство и накладывает на добротные, искренние, честные художественные опыты москвички едва заметный налет утопичности и наивного самообмана.
Вернется ли когда-нибудь из своего античного классического далека к нам, на нашу грешную землю, пораженную грибком масс культуры, художник, прошедший достойную выставочную школу (Дюссельдорф, 1994, Москва, 2000), поставщик частных коллекций США, Голландии, Марокко и т.д.? Получит ли должное признание когда-нибудь каторжница, денно и нощно прикованная кандалами своего «легкого» резца к благословенному мрамору и кости, меди и серебру, раковине и мельхиору?
Комментариев нет:
Отправить комментарий